Форум » Название подфорума7 » Чукча незлобивый » Ответить
Чукча незлобивый
Чукча: * * * Не ведая законов жанра, – Рифмую звучные слова, Наивно тщась – душевным жаром Покрыть нехватку мастерства. Но, видно, дилетанта путы Со мною – до скончанья дней: Величье стен Литинститута, Как звёзды, недоступно мне… Пишу на полку, и уж если Я – раб сизифова труда, – Кто оценить способен: есть ли Во мне – хоть тенью – Слова дар? А впрочем, страсть неумолима: Я снова рифмою дышу, И вновь влечёт неудержимо К бумаге и карандашу… © Чукча
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Чукча: * * * Забыт пасьянс из ярких фотографий, Что разложил на столике сосед, – Наш скорый поезд, исполняя график, Налился силой в каждом колесе. Попутчиков задумчивые лица Обращены к прозрачности окна: Сродни полотнам русских живописцев, Плывёт за ним огромная страна. Грачи Саврасова – над чёрным паром… Дневная нега клодтовских* коров… Палитра привокзального базара Достойна кисти лучших мастеров… Там, вдалеке, «Охотники» Перова Самозабвенно врут, про снедь забыв… …Века связав железною дорогой, Мелькают пикетажные столбы.** Поджарость светофора трёхсаженья, Горя от страсти к прелестям зарниц, Беспечно регулирует движенье Авиасредств и перелётных птиц. Улыбка девичья, слепя любовью, Наверно, в адрес мой обращена… Но мне, увы, заказано судьбою Шагнуть за раму этого окна. © Чукча ………………………………………………………………………………. *М.К. Клодт (1832/33-1902) – русский живописец-передвижник. **Пикетажные столбы – специальные знаки, расположенные вдоль полотна железной дороги на расстоянии 100 м друг от друга.
Чукча: НОЧНЫЕ ПРОГУЛКИ Опять мне рифма душу греет – От звёзд – до первых петухов… Ночь – замечательное время Для пробуждения стихов. В задумчивую пору эту На поэтической волне Я уплываю до рассвета – Куда уже возврата нет: Где грань меж небом и землёю Математически строга, Где мыльной пеною прибоя Стирает море берега; Где в перламутровых личинках Торопят ювелирный час Окаменелые слезинки Природы, плачущей о нас; Где в южном небе – звёзд алмазы, Где нет понятья вечной тьмы, Где сердцу нужно всё и сразу, – Где молоды с тобою мы. © Чукча
Чукча: ВОЙНА В скорбных холстах, от пожарищ – багровых, Красками служит военной весне Чёрный от пороха, рыжий от крови – Цвета гвардейского – мартовский снег. Грозный правитель стального потока – Бранных полей генерал-агроном Пашет снарядами землю, до срока Зябь засевая свинцовым зерном. Голосу здравого смысла не внемля, Бьются народы в тех мёртвых полях… Смерть, всё живое складируя в землю, Жизнь изгоняет с планеты Земля. © Чукча
Чукча: * * * На отправление «добро» Даст проводница жёлтым флагом Владыке рельсовых дорог. Далёк мой путь, и в этом – благо. Куда проляжет это путь, Мне, право слово, дела мало, – Сажусь я в поезд – отдохнуть От жизни, ставшей сериалом. И отрешившись от страстей, По философскому закону – Врываюсь в прошлое людей, Летящих в головных вагонах… * © Чукча
Чукча: МАЯК В ночи надежду обронив, Безбрежностью снегов пленённый, По мёрзлой стерни сжатых нив Плетётся путник утомлённый. Чу! Слышится скитальцу звон Незримой сельской колокольни. Как чуден, как желанен он В кромешной тьме путей окольных! Спаситель медный, громче пой О жизни, крове и уюте. Благословен смотритель твой, Маяк степного сухопутья! * © Чукча
Чукча: ВОСПОМИНАНИЯ В РОЗОВЫХ ТОНАХ Память сердца листает даты, выделяя рельеф следов скрытых далью – шестидесятых, присно памятных мне годов. …Юность – клятвы, ошибки, вздохи, сталь в срывающихся басках; знаний, опыта жизни – крохи, самомнения – выше скал. Восемь классов сквозь мозг просеяв и отбросив «пустое» прочь, я курю папиросы «Север», но влюблён в дипломата дочь. В превосходстве своём уверен из-за лжи розоватых призм, – поднимаю стакан портвейна за здоровый максимализм. Нет сомнений: мой ум – как жало, мои речи – китайский шёлк; человечеству сердце сжало сладкой нежностью: я пришёл! Я пришёл, чтоб душевным жаром опалить равнодушный свет, ведь в искусстве терзать гитару – в трёх подъездах мне равных нет; чтоб ответить на сонм вопросов, не решённых за сто веков, – участковый, в душе философ, понимает меня легко. …Жизнь – то резвая, то хромая… С высоты моих зрелых лет я трезвее воспринимаю свой вояж по этой земле: не ищу уж точку опоры, как неистовый Архимед; не вступаю с Орфеем в споры, не курю почти сигарет. Четверть века уже женат я, И жена моя – человек не из корпуса дипломатов, но – единственная навек! Всё степеннее мы, всё тише… Детям нашим пора пришла первый раз под ногой услышать скрежет розового стекла... © Чукча
Чукча: НА ДНЕ Сесть в коляску, подъехать к пивнушке, где с утра “поправляется” люд… Там в большую стеклянную кружку мне холодного пива нальют – отдающего водопроводом и ещё чем-то кислым слегка. Незнакомец, стоящий у входа, мне протянет “перо” плавника. А потом, посмотрев с состраданьем на бессильные ноги мои, – из кармана бутылку достанет и предложит распить на двоих. Злые градусы, с пивом смешавшись, обожгут удовольствием грудь; незнакомец, представившись Сашкой, переломит по-братски икру. Там, в клубах сигаретного дыма, под дождём золотой чешуи, мы “за вечную дружбу” поднимем, все в зазубринах, кружки свои. За сплетеньем нетрезвых полемик, за грядой анекдотных острот незаметно растает на время безысходности паковый лёд. За завесу общенья отступит осознанье себя “не таким”, а сивушная водка притупит остроту неизбывной тоски. …На обратной дороге, с уклоном не сумев совладать, – упаду, повалюсь на зелёное лоно и забудусь в похмельном бреду… Сесть в коляску, вопросом задаться: неужели осталось одно – постепенно на дно опускаться, биологии мрачное дно?.. © Чукча
Чукча: ГРАФИК “БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ” Жизнь – не ласковый бархат ковровый, А колючая, в иглах, стерня… Сколь уж лет с позвоночных “отрогов” Наступает недуг на меня! Наступает профессионально, По жестоким канонам войны: По расчётам задач оптимальным, С ходу и с превосходством тройным… Не играя с “костлявою” в прятки, Опыт службы военной храня, Строю я “боевые порядки” И сверяю “систему огня”. Тонкой сеткой расчерченный график – Это поле грядущих боёв, Где сойдутся, не ведая страха, Ты, болезнь, и упорство моё. Хворь, готовься к решающей драке, Ты без боя меня не возьмёшь: Перечёркнутый дважды квадратик – Это “противотанковый ёж”. Дикой болью меня сотрясая, Ты на этом замрёшь рубеже, – В твой “маршрут” я упрямо вонзаю Каждый день по десятку “ежей”, Выдвигаются с левого фланга “Батальоны” моих процедур… Я костьми в том сражении лягу, Но своими ногами – пойду! © Чукча
Чукча: ГРУСТНОЕ Достижения жизни итожа, Чередуя успех с пораженьем, Я тоскую о запахе кожи И о скрипе ремней снаряженья, О рассветах, безмолвных до звона, И – туманной промозглости млечной; О палитре небес полигона, Опалённых зарёю под вечер. Я грущу о «прокрустовом ложе» Прицепных полевых бивуаков, Где и ярое солнце не может Разорвать пелену полумрака; Где, меж «кукольных» полок зажатый, Простынёю конечности спутав, Богатырски храпит «оператор»,* Не смыкавший глаза трое суток. Я тоскую по чётким командам И по мудрости их лаконизма, По лихому мажорному ладу, Коим дух оркестровый пронизан; По товариществу войсковому, Что за други своя, не колеблясь, Устремится и в пламя, и в омут И шагнёт в бесконечную небыль. Я грущу о поре невозвратной, Где всегда я кому-то был нужен… Жизнь познавший на поприще ратном, Я тоскую по воинской службе. * * * (*«Оператор» - офицер Оперативного управления). © Чукча
Чукча: НОЧНОЙ ЭТЮД Дневные страсти отошли в быльё, И город сумерки атаковали. Густой туман молочным киселём Заполнил подворотни и подвалы. Два раза в жизни видев молоко И как-то раз отведав каши манной, Дворовый пёс шершавым языком Лакал, чудак, обманчивость тумана. Над лунной бледно-дымчатой фатой Журчали дивно звуки звёздной бездны, Внимая песне колыбельной той, Огромный дом зевал дверьми подъездов. Прохожих редких мрачно изучал Холодный блеск глазниц потухших окон, И лишь на третьем этаже – свеча Ждала кого-то, тая одиноко… © Чукча
Чукча: Я ХОТЕЛ БЫ… У меня запросов немного – По понятьям нынешних лет: Я б хотел обрести дорогу И в конце той дороги – свет… А ещё – чтоб люди забыли Смысл границ и нейтральных вод, Чтоб всегда – семь футов под килем И безоблачный небосвод. Я б хотел дань отдать заборам, Ни штанов, ни рук не щадя; И – серебряным перебором Пробежать по струнам дождя; На реке, клубящейся паром, Вознеся хвалу Небесам, – Головой нырнуть с крутояра В опрокинутые леса; Или, силушку молодую Чудом вдруг ощутив в ногах, – Так пройтись на лучах-ходулях, Солнцем вставленных в облака, Чтоб собаки залились лаем, От восторга сходя с ума; Чтоб, дорогу мне уступая, Потеснились вокруг дома… Только что-то не очень ласков Мир колясок и костылей, – Чем добрей и красивей сказка, Тем реальность черней и злей. Но грустить нет причин: под вечер Посмотри на небесный свод, – В синей выси седая вечность Журавлиным клином плывёт… © Чукча
Чукча: У МОРЯ Изныл от скуки жёлтый пляж пустынный В тревожной пограничной тишине, Прибой рисует снежные вершины – Волнами на песчаном полотне. Петля залива – как изгиб лекала, Здесь воды дрожью пепельной рябят, – Зайдя по пояс в зелень моря, скалы Не могут наглядеться на себя. Над головой в безоблачном просторе Горит прожектор – в миллиард свечей, Бока и спины греют волны моря В густом потоке солнечных лучей. Прогрессом вмята в мир стекла и стали, Душа здесь слышит первозданный зов, Паря над шёлком изумрудной дали, В которой нет обжитых островов. © Чукча
Чукча: ПОЕЗД РАЗЛУКИ Судьба нежданно завязала На пряже счастья – узелок… Часы холодного вокзала Пробили расставанья срок. Лиц не щадя, отрадно юных, Их делал жёстче и старей Дождём размытый бледно-лунный Свет привокзальных фонарей. Во тьме растаял мокрый город, Но боль не улетала прочь… Ворвался в завтра поезд скорый, Гудком распарывая ночь. Летел по перелескам сонным И взгляда обогнать не мог Удвоенный стеклом вагонным Прогорклой «Примы» огонёк. Состав то мрак месил ретиво, То нервно время подгонял, Упёршись лбом локомотива В пурпуровый запрет огня. …За тьмою – свет, определённо, – Смывая горечь всех утрат, И днём и ночью под вагоном Шумел железный водопад. © Чукча
Чукча: МУЗЫКАЛЬНАЯ ХАНДРА Наблюдаю четвёртую зиму Через белую раму окна. Жизнь бурлящая катится мимо, А в квартире моей - тишина. Телефон - не расплавится за день, Слышу только шуршание шин, Да скрипичные волны Вивальди Лижут ласково раны души. Над моим искалеченным телом - Думы чёрные, как вороньё; На стене притомилось без дела Из последнего акта ружьё. В тишине, напряжённо звенящей, Спусковой заскрежещет крючок, И в мгновение станет палящим Равнодушный холодный зрачок… И, пожалуйста, - меньше эмоций… Скорбь уймётся уже к январю… - Подари мне свой "Реквием", Моцарт! - Нет, - ответствует, - не подарю! Твой поступок безмерно греховен; Неужель ты так быстро забыл, Как боролся великий Бетховен, Принимая удары судьбы? Неужели гармонию звуков Заглушил шепоток сатаны? Неужель ты не помнишь о муках, Что достались на долю жены? Неужели предать ты способен Беспримерную жертву её?.. Коль твоя не пробудится совесть, - Вот последнее слово моё. Хлопнул дверью разгневанный Вольфганг И исчез… не дай Бог! - навека… В угрызеньях, в смятенье, в тревоге Потянулась к пластинкам рука; Оптимизм популярных куплетов Разбудил под окном воробьёв… Я повешу волшебную флейту Там, где раньше висело ружьё!
Чукча: ЗВОНКОЕ ДЕТСТВО Жизнь, медленно скользнув с уклона, всё чаще мне дарует сны о детстве, цветшем в перезвонах башкирской дивной стороны. …Чуть дрогнет клевер под косою, росу роняя поутру, тотчас же над рекой Усою звенят семь разноцветных струн, и я под звуки их мелодий бегу туда (вот чудный сон!), где по мозаике угодий стада несут стогласый звон. Прозрачной массой воздух знойный переливается, дрожит – под бронзовые перезвоны тугих колосьев спелой ржи. На миг презрев оковы плоти, впитав медовый звон лугов, душа сплетается в полёте с духмяной сладостью хлебов… Не помню, кто сказал, но с этим суждением не спорю я: “Коль существует рай на свете, так этот рай – Башкирия!” © Чукча
Чукча: * * * В новый день вкатившись спозаранку, Поезд замер в зелени густой… Робкий луч безлюдье полустанка Осеняет розовой фатой. Чуть размыт ещё масштаб предметов, Звон в ушах – и никого вокруг. Но вглядись: и первые приметы Жизни – утро приоткроет вдруг: На верёвке сушатся рубахи; Из «дежурки» льётся бледный свет; Твердь замка обнюхав, две собаки Ждут, когда откроется буфет; Травы с тихим шелестом ложатся Под клинками ранних острых кос; В тупике не может отдышаться От ночных пробежек – паровоз; Хриплый ворот над венцом колодца Вьёт из цепи звонкую спираль; Под кнутом пастушьим воздух рвётся – Эхом вторит дымчатая даль. Миг… другой – и солнце мёдом брызнет, Забурлит округа, лишь держись… Боль изведав – на четыре жизни, – Я влюблён в единственную жизнь! © Чукча
Чукча: 9-я РОТА На пыльном погоне – две жёлтых каёмки, в песке увязают подошвы пехоты – под скрежет зубов по песчаной позёмке спешит на занятья 9-я рота; у каждого – маршальский жезл за спиною, а значит, противясь палящему зною, успешно исконно мужскую работу сумеет исполнить 9-я рота. Из фляг утолив жажду ссохшихся глоток нагретой водой, отдающей резиной, следит напряжённо 9-я рота за льющейся сверху безоблачной синью. Знакомо ли вам ощущение это?.. – ещё не успеет закончить ракета зовущего в пекло атаки полёта – шагнёт из траншеи 9-я рота. Жара нестерпимая… слева – болото… дыхание хриплое – сзади и справа: идёт в наступленье 9-я рота, штурмует высотки соседнего ЛАУ*… И пусть наши души смертельно устали: ведь эта атака сегодня – шестая, – платить за победу не кровью, а потом – постигнет науку 9-я рота! …………………………………………………………………………………………………………….. *ЛАУ (упрощ.) – Ленинградское артиллерийское училище. © Чукча
Чукча: * * * Пыль дерматиновой шторы… Дробный колёс перестук… «Глаз» светофора, который – век на бессменном посту. Смешанный лес пролетает в мутном вагонном окне, в лиственной ряби – читаю хронику прожитых дней. …Там, за деревьями, детство бродит в зелёных лугах с сеточкой – если вглядеться – «цыпок» на голых ногах; с белым дымком паровоза, лижущим осени медь; с ворохом важных вопросов, с мыслью – скорей повзрослеть. …Там, за деревьями, юность, жадно взирая на мир, грезит свиданьем подлунным, носит курсантский мундир, «грушу» в спортзале мутузит, пишет, как может, стихи; убеждена, что в Союзе нет гарнизонов глухих. …Там, за деревьями, – зрелость: звёздный каскад должностей, карты в тактических стрелах – гимн воплощённой мечте; кодекс, оправданно жёсткий, академических стен – и… инвалидной повозки цепкий, пожизненный плен… …Там, за деревьями, – старость, лучше не думать о ней. Сколько до срока осталось лет… или, может быть… дней?.. Нет! Инвалидность – не повод скорбный примерить мундир. Дружбой, Надеждой, Любовью держит меня этот мир! …Там, за деревьями, вечность дворником полуслепым в космос метёт бесконечный времени звёздную пыль… Нет, не окончена повесть: сетью контактной звеня, как колокольчиком, поезд к жизни уносит меня!.. © Чукча
Чукча: ДУША Усталый поезд тормозами взвизгнул, пожал мне руку старый проводник… В начале мая я, впервые в жизни, увидел тёплой южной ночи лик. Реальный мир вдруг обернулся сказкой и блеском звёзд огромных ослепил, лишь из вокзала станции Кавказской я в тишину Кропоткина вступил. Весь небосвод был словно залит варом, – тем ярче серебрился Млечный Путь; и в море медоносного нектара сейчас, казалось, разорвётся грудь: здесь тротуар от суеты колёсной отгородил цветов живой забор, их стережёт на каждом перекрёстке бессменный страж – трёхглазый светофор. Здесь у деревьев гнут, ломают ветви янтарным грузом спелые плоды, и жгут парней неповторимым светом оливы глаз казачек молодых. …Рождён солдатом, обручён с Присягой, влюблённый в прозу ратного труда, военно-вузовским ареопагом на стажировку присланный сюда; собой не плох, по-юношески ветрен, дитя холодных северных краёв, – я знать не знал, что в паре километров отсюда ждёт меня душа её, – которой суждено судьбою было со мною слиться в целое навек, той, чьей любви немыслимая сила творит поэтов из немых калек. Нам предстояло взорами скреститься, обжечь сердца на вспыхнувшем огне, познать смятенье чувств – и пожениться, а сроку было нам дано… семь дней. …Листало время маи и апрели, хронометр звонко щёлкал в ноябре. Прощаясь, век восславит птичьей трелью наш юбилей, отлитый в серебре. Сужденье лжёт – что чувство в Лету канет: за эти годы, уверяю вас, она мне стала во сто крат желанней, ибо прекрасней стала во сто раз! Пусть – высшей пробы все её красоты – в столичном ль блеске иль в лесной глуши, – но не подвластны никаким подсчётам караты этой ангельской души, – души, способной врачевать страданья, и для меня – однажды понял я –
Чукча: Кропоткин стал столицей мирозданья, ну а она – основой бытия. © Чукча
полная версия страницы